Иногда мы узнаем и такие факты, по которым видно, что любовь сильных мира сего к собакам доходила до смешного, порой до крайности. Например, Генрих III — герцог Анжуйский, король польский, а впоследствии и французский, не отличавшийся, по словам современников, благонравием, проводил большую часть времени за туалетным столиком, окруженный фаворитками, фаворитами и… комнатными собачками, которые в маленькой корзиночке по тогдашней моде вешались на шею. А любимая левретка прусского короля Фридриха II участвовала вместе с ним в походах и битвах. Король очень любил ее и приказал слугам обращаться к ней на «Вы». Когда же Бише — так звали королевскую любимицу — в 1745 году попала в битве с австрийцами в плен, то король, сильно раздосадованный после разгрома неприятеля, по условиям Дрезденского мирного договора истребовал себе Силезию и… возвращение дорогой левретки. А вот примеры трепетной любви французских королей к охотничьим собакам. Эти короткие заметки собрал В. Аркрайт в своей книге «Пойнтер и его история»:

«Людовик XIII спал со своими собаками. Герцог Ведом пошел еще дальше, на его постели спала целая свора собак, суки щенились на ней. В то же время некий Контад был повышен в военном чине благодаря подарку отца, приславшего королю несколько хорошо выдрессированных сук».
«Людовик XIV в особенности любил спаниелей, которым он сам ежедневно раздавал семь сухариков, приготовленных придворным пекарем».«А в покоях Людовика XV всегда было семь или восемь собак, он любил их кормить лично, чтобы они лучше его знали».

При дворе русских царей собаки пользовались любовью, однако, заметим, что долгое время к ним относились как к животным нечистым и, попросту говоря, в постель с собой не укладывали. Хотя великие князья и цари любили охоту и довольно часто охотились с собаками. Исторических документов, рассказывающих о жизни собак в покоях русских государей допетровского времени, не сохранилось. Хотя не будем утверждать это так категорично.

О любимой собачке Петра I — Лизете — Я. Штелин приводит такой рассказ: «Собачка так была привычна к государю, что никогда от него не отставала… и некогда спасла от кнута одного знатного придворного служителя, неизвестно по какому обвинению впавшего в немилость. Император весьма разгневался на сего несчастного, приказал посадить его в крепость и говорил, что прикажет высечь его на площади кнутом. Императрица и все придворные не почитали сего несчастного столь виновным, каковым он казался разгневанному императору, и потому старались спасти его и при первом случае просили государя, чтоб он его простил. Но Петр Великий только более разгневан был сею просьбой и запретил, чтоб никто не осмеливался говорить о невинности осужденного и просить ему помилования. Сама императрица не осмеливалась преступить сего запрещения; и потому думали, что уже не осталось никакого способа к избавлению несчастного.
На другой день поутру государь по обыкновению своему поехал в Адмиралтейство и в Сенат, откуда возвращался он не прежде полудни. Между тем императрица вздумала необыкновенный способ просить у государя помилования осужденному, не преступая его запрещения. Она приказала написать от имени Лизеты короткую челобитную, в которой сия собака представляла бескорыстную свою верность, описывала некоторые обстоятельства, доказывая невиновность впавшего в немилость придворного… и просила государя рассмотреть сие дело и по сей, первой ее просьбе освободить несчастного.

Написав сию челобитную, положили ее Лизете за ошейник, так что при первом взгляде можно было ее увидеть. Как скоро император возвратился во дворец, Лизета подбежала к нему и ласкалась по обыкновению. Государь тотчас приметил у нее за ошейником бумагу, вынул оную и прочитавши засмеялся и сказал: «И ты, Лизета, с челобитными ко мне прибегаешь! Я исполню твою просьбу для того, что она от тебя еще первая», Не менее забавны рассказы о четвероногих любимцах Екатерины II. Мы приведем здесь лишь некоторые из них. В своих «Записках» императрица писала о маленьком английском пуделе:

«Эту собачку вздумали назвать Иваном Ивановичем, по имени истопника Ивана Ушакова, топившего у меня в комнатах печи. Сама собачка была презабавным животным, она ходила, как человек, на задних лапках и большую часть дня превесело играла; я и мои придворные причесывали и одевали ее каждый день иначе, и чем смешнее мы наряжали ее, тем она становилась забавнее: она садилась с нами за стол, ей подвязывали салфетки, и она очень опрятно ела со своей тарелки, потом оборачивала голову, начинала теребить стоявшего позади человека, прося пить. Иногда вспрыгивала на стол и доставала, чего ей хотелось: пирожок, бисквит или что-нибудь в этом роде. Одним словом, невозможно было не смеяться, глядя на нее. Она была очень мала, никому не мешала, и ей позволяли делать все, что ей вздумается, потому что она не злоупотребляла своей свободой и была чрезвычайно чистоплотна».

Этот рассказ по времени относится к середине 40-х годов XVIII века. А вот, что писал граф Сегюр о собаках императрицы. Он с марта 1785 года по октябрь 1789 года был представителем Франции при дворе Екатерины II: «Однажды, помню я, императрица сказала мне, что у нее околела маленькая левретка Земира, которую она очень любила и для которой желала бы иметь эпитафию. Я отвечал ей, что мне невозможно воспеть Земиру, не зная ее происхождения, свойств и недостатков. «Я полагаю, что вам достаточно будет знать, — возразила императрица, — что она родилась от двух английских собак: Тома и Леди, что она имела множество достоинств и только иногда бывала немножко зла». Этого мне было довольно, и я исполнил желание императрицы и написал следующие стихи, которые она расхваливала.

(Стихи были написаны на французском языке, приводим их дословный перевод, сделанный в XVIII веке.)«Здесь пала Земира, и опечаленные грации должны набросать цветов на ее могилу. Как Том, ее предок, как Леди, ее мать, она была постоянна в своих склонностях, легка на бегу и имела один только недостаток — была немножко сердита; но сердце ее было доброе. Когда любишь, всегда опасаешься, а Земира так любила ту, которую весь свет любит, как она! Можно ли быть спокойною при соперничестве такого множества народов? Боги, свидетели ее нежности, должны были наградить ее за верность бессмертием. Чтобы она могла находиться неотлучно при своей повелительнице».
Императрица велела вырезать эти стихи на камне, который был поставлен в Царскосельском саду…«

И уж совсем невероятное событие, рассказанное тем же Сегюром, тоже связано с одной из собачек императрицы:«Приведу случай, может быть, немного странный, — пишет граф, — но достоверность его мне подтвердили многие русские, а один из моих сослуживцев, теперь член палаты пэров, не раз слышал о нем в России. Один богатый иностранец, Судерланд, приняв русское подданство, был придворным банкиром. Он пользовался расположением императрицы. Однажды ему говорят, что его дом окружен солдатами, и что полицеймейстер Р. желает с ним переговорить. Р. со смущенным видом входит к нему и говорит:
— Господин Судерланд, я с прискорбием получил поручение от императрицы исполнить приказание ее, строгость которого меня пугает, не знаю, за какой проступок, за какое преступление вы подверглись гневу ее величества.
— Я тоже ничего не знаю и, признаюсь, не менее вас удивлен. Но скажите же, наконец, какое наказание?
— У меня, право, — отвечает полицеймейстер, — не достает духу, чтобы вам объявить его.
— Неужели я потерял доверие императрицы?
— Если бы только это, я бы не так опечалился, доверие может возвратиться, и место вы можете получить снова.
— Так что же? Не хотят ли меня выслать отсюда?
— Это было бы неприятно, но с вашим состоянием везде хорошо.
— Господи! — воскликнул испуганный Судерланд. — Может быть, меня хотят сослать в Сибирь?
— Увы, и оттуда возвращаются!
— В крепость меня сажают, что ли?
— Это бы еще ничего, и из крепости выходят.
— Боже мой, уж не иду ли я под кнут?
— Истязание страшное, но от него не всегда умирают.
— Как, — воскликнул банкир, рыдая, — моя жизнь в опасности? Императрица добрая, великодушная на днях еще говорила со мной так милостиво, неужели она захочет… но я не могу этому верить. О, говорите же скорее! Лучше смерть, чем эта неизвестность!
— Императрица, — отвечал уныло полицеймейстер, — приказала мне сделать из вас чучелу…
— Чучелу? — вскричал пораженный Судерланд. — Да вы с ума сошли, как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?
— Ах, любезный друг, я сделал то, что мы редко позволяем себе делать; я удивился и огорчился, я хотел даже возразить, но императрица рассердилась, упрекнула меня в непослушании, велела мне выйти и тотчас же исполнить ее приказание, вот ее слова, они мне и теперь еще слышатся: ступайте и не забывайте, что ваша обязанность исполнить беспрекословно все мои приказания.

Невозможно описать удивление, гнев и отчаяние бедного банкира. Полицеймейстер дал ему четверть часа сроку, чтоб привести в порядок дела. Судерланд тщетно умолял позволить ему написать письмо императрице, чтоб прибегнуть к ее милосердию. Полицеймейстер, наконец, однако со страхом, согласился, но не смел нести его во дворец, взялся доставить его графу Брюсу.
Граф сначала подумал, что полицеймейстер помешался, и приказав ему следовать за собою, немедленно поехал к императрице. Входит к государыне и объясняет ей, в чем дело. Екатерина, услыхав этот странный рассказ, восклицает:

— Боже мой, какие страсти, Р. точно помешался! Граф, бегите скорее сказать этому сумасшедшему, чтобы он сейчас поспешил утешить и освободить моего бедного банкира. Граф выходит и, отдав приказание, к удивлению своему видит, что императрица хохочет.
— Теперь, — говорит она, — я поняла причину этого забавного и страшного случая: у меня была маленькая собачка, которую я очень любила, ее звали Судерландом, потому что я получила ее в подарок от банкира. Недавно она околела, и я приказала Р. сделать из нее чучелу, но, видя, что он не решается, я рассердилась на него, приписав его отказ тому, что он из глупого тщеславия считает это поручение недостойным себя. Вот вам и решение этой странной загадки. Преемники Екатерины II продолжили моду на содержание в своих покоях четвероногих любимцев. Это были не только болонки и мопсы. Рассказывали, что у императора Александра II любимой собакой был охотничий пес по кличке Милорд, который повсюду сопровождал своего августейшего господина. Ночью верное животное спало перед кроватью государя или где-нибудь поблизости от него.

Когда же государь в 1867 году задумал ехать в Париж на Всемирную выставку, то его приближенным стоило немалых трудов убедить императора не брать с собой собаку, которую было бы трудно уберечь в сутолоке Парижа и предохранить от вредного влияния перемены климата. Наконец, Александр II приказал оставить Милорда в Царском Селе, не подозревая, что этим он выносит смертный приговор своему другу. Милорд с минуты отъезда императора перестал принимать пищу и умер от разрыва сердца. Смерть собаки скрывали от Александра II до его возвращения по особому приказанию наследника цесаревича, так как «выражение печали на лице августейшего гостя императора Наполеона III могло быть приписано озабоченности политического свойства».
Милорда заменил огромный ньюфаундленд, имя и дальнейшая судьба которого остались неизвестными. Известно только, что и он всюду, как тень, следовал за своим августейшим хозяином, сопровождая его даже в концертный зал. По этому поводу рассказывают довольно забавный анекдот:

«Однажды в присутствии государя играл известный скрипач Генрик Венявский. Прекрасная его игра, по-видимому, пришлась собаке по вкусу, она оставила свое обычное место у ног государя, немедленно подошла к виртуозу и, став на задние лапы, положила передние чуть ли ему не на плечи. Стараясь сохранить хладнокровие, Венявский продолжает играть, но собака не оставляет его в покое, все выше и выше поднимает лапы, и ее огромная морда следует за всеми движениями его руки. Наконец, государь, смотревший с улыбкой на эту сцену, сжалился над артистом и спросил его:
— Венявский, не мешает ли тебе собака?
— Ваше императорское величество, — пробормотал выбившийся из сил артист, — боюсь, что я ей мешаю.
Государь громко рассмеялся и отозвал собаку, после чего скрипач с облегченным сердцем мог продолжать игру».

Любопытно было бы, конечно, узнать, как попадали эти четвероногие счастливцы в царские апартаменты. Вероятно, чаще всего в качестве подарков или поступали во дворец, будучи заказаны венценосной особой. Порой же главную роль играл случай. Любимая собака великого князя Алексея Александровича, например, отнюдь не являлась чистокровным животным. Когда-то она принадлежала французскому рыбаку. На юге Франции рыбаки брали с собой в море собак смешанной породы. Эти собаки отлично плавали и были так сильны, что могли вытащить утопающего человека. Когда Алексей Александрович был в Биаррице, в один очень непогожий день он пошел на берег полюбоваться бурным морем. Стоя на краю выдающейся в море скалы, вдруг увидел, что у ее подножия разбилась рыбачья лодка. В ту же минуту большая собака с громким лаем бросилась с берега в волны и одного за другим вытащила утопающих людей, поощряемая криками собравшейся на берегу толпы. Когда же Алексей Александрович подошел, чтобы погладить храброе животное, хозяин собаки испросил разрешения предложить ее в подарок великому князю.